Я бы с радостью взял твое лицо и сжал в своих ладонях, с ласковой медлительностью дотронулся твоих чуть полноватых розовых губ, провел шершавыми подушечками своих пальцев по твоим пухлым щекам, ощущая на них легкую пыль бежевой извечной пудры, нежно дотронулся до вздернутого носа, поддернутого бледно-коричневыми веснушками, видными лишь при близком рассмотрении, укусил мочку уха, оттягивая ее и шепча какие-нибудь глупости, прикусил, оставив красный след зубов, венку на шее, проводя по ней языком ниже, к ключицам, расстегнул первые три пуговицы, завороженно смотря на прикрытую кружевом грудь, провел ладонями по этим формам, не решаясь дотронуться до обнаженной кожи, обжег дыханием впалый живот, с некой небрежностью освободив тебя от оков клетчатой рубашки и повалив на старый и потертый диван, повидавший многое за свою жизнь, губами ощутил сладость девственной плоти, будто бы вгрызаясь в бедренные косточки, медленно стянул с тебя голубые, неподходящие тебе джинсы, слишком большие для твоей миниатюрной фигуры, провел по бледным бедрам, внутренне морщась на их исхудалость, стянул черные, подходящие по стилю, трусики и разделся сам, готовясь провести с тобой долгую, насыщенную страстью и жаром ночь, но вместо этого я лишь опускаю взгляд, тихо охаю и отстраняюсь от тебя, пересаживаясь в плетенное кресло и не решаясь смотреть на тебя, такую же глупую и несведущую во взрослых делах девицу, чтобы не выдать свой страх, роковые слова, которые испортили бы мою репутацию довольно-таки популярного парня, и, сжимая в руках ткань оранжевой футболки, говорю другие, обидные для твоего слуха фразы, помогающие тебе понять: уходи — хотя, если бы я смог тебе признаться, то непременно бы (да, медленно и робко, неумело), попытался повторить надуманное в своей светлой фантазии, и ты бы узнала, что никакой я не крутой парень, совершенно не самодовольной и нахальный, как тебе говорят, а всего лишь закомплексованный, зацикленный на своих проблемах, подросток.