Когда идешь по лесу и видишь кусты ежевики с аккуратными аппетитными на вид ягодами, что может прийти в голову? Нужно собрать, схватить пару штук и съесть? Большинство бы поступило именно так, даже если бы и можно было бы опустить место. Скажем, некоторые на дачах высаживают вместо малины, красной или желтой, самую настоящую ежевику.

Тимка, угрюмо пиная свою пустую бутылку без горлышка, по сторонам не смотрел и не наблюдал, как незримо меняется обстановка. Как деревья сужают свои кроны, как переплетают свои корявые ветви друг с другом над самой головой, как небо, темнея, больше не проглядывалось сквозь зелень, как солнце окуталось облаками… как тропа начала уходить не в ту, совершенно ненужную сторону. Он тихо ворчал себе под нос, всматриваясь слабыми с рождения глазами в компас, закрепленный на правом запястье. Родители отправили его за ягодами, сами же «пошли по грибы».

— Черт, почему эта гребанная стрелка дергается, я не могу присмотреться, — голос его был тих, но крайне возмущен. Зачем отец купил эту ненужную безделушку, которая ничего… совершенно ничего дает? Тимофей поднял голову вверх в поисках солнца и вздрогнул, не найдя даже кусочек синего там. — Круто, еще забрести в какую-то глушь не хватало!

Он не повышался и начал оглядываться, примеряя, как выглядело его начало пути, а как — его нынешняя точка. Довольно-таки сильно они различались. Но наш мальчишка паниковать не стал, а, резко развернувшись, отправился обратно, уверенный, что повернул «не туда» совсем недавно и мог бы сейчас же вернуться. Но бутылку Тимка больше не пинал. Он прижал ее к груди, чертыхаясь на севший так некстати телефон.

Но, кажется, юноша завернул снова не туда и уперся в непроходимые кусты. Большие ветви, лежащие одна на другой, маленькие ягодки и абсолютно не добрый вид. Тимофей решил вернуться в ту точку, где понял, что сбился с пути, но не смог ее достичь, заблудившись окончательно.

Единственное, эти ветви с колючками, похожими на закрученные кошачьи ноготки, никуда не пропадали, всегда находясь на виду.

— Что это еще за ежевика-переросток? — буркнул наш мальчишка, очень медленно и чуточку трусливо приближаясь к растению. Вдруг там пауки или крысы? — Ммм… даже ягоды собрать можно.

Постояв и обойдя парочку опавших стеблей, Тимка попытался добраться до чересчур маленьких ягодок с помощью растяжки, но потом, уколовшись больно, начал их распинывать и убирать кроссовками, которые верой и правдой служили ему уже года три, не меньше.

Рука с компасом, жадная до красиво выглядевших вещей, максимально вытянулась, а пальцы ее потянулись к синенькому, темно-синему пятнышку. Но дотянуться юноша до нее не успел, не удержав и так шаткую конструкцию своего тела и повалился вниз, прямо на колючки.

— Твою мать за ногу да через коромысло!

Тимофей взвыл, пытаясь резко встать и убрать от своей кожи этих разносчиков боли и унижения. Кому сказать — не поверят. Как можно не рассчитать свои силы? Руки, получившие большую часть ущерба на себя, взметнулись вверх, но их удержали.

А что удержало? Ежевика-переросток. Ветви, лежавшие неподвижно и некоторое время терпевшие выходки существа, для которого это место просто-напросто не предусмотрено, решило показать, кто, где, а главное — когда, хозяин здесь. Цепкие ветви, подобно сплетенной тонкой веревке, обхватили руки мальчишки и зафиксировали их вместе.

Тимка, в это время недоумевавший и ослепший от боли, которая порвала тонкую бледновато-песочную кожу, вскрикнул еще раз, но уже без слов и мата, распахнутыми глазами и изменившимся выражением лица смотря на растение. Странное растение. Ветки с «кошачьими коготками» поднимались в воздух и плетями хлестали по земле, словно под руководительством крайне обозленного хозяина.

Наш герой дернулся и заскулил, во втором крике сорвав голос. Слишком громкий возглас. На разорванных рукавах водолазки, которая была свободно накинута на тело, щедрыми каплями опадала кровь от впившихся колючек. Кончики «коготков» прочно вцепились в запястья и порвали целостность внешних покровов, также они, словно с удовольствием, терлись туда-сюда, расширяя раны.

— А! Отпусти меня?! — наверное, типичная фраза всех, попавших в плен неожиданно. Но достойно исполнить свою роль Тимофею не удалось, потому что щеку ошпарила ветка, рассекая губу и цепляя на ней свою «сережку».

«Как посмело ты причинять мне боль?!» — прогрохотало в голове, подавляя сознание и перекрывая весь доступ для силы сопротивления.

— Я… — Тимка открыл рот, но ежевичная плеть дернулась, предупреждая любые попытки открыть рот. Запястья сжало сильнее, и по его щекам потекли слезы, у подбородка смешиваясь с кровью и пачкая испорченную водолазку. Продолжить юноша не смог, застыв.

«Ты было зло? Обиженно? Я чувствую», — ответа и не требовалось, растение самостоятельно получало всю нужную информацию. Тимка хотел еще что-то сказать, но не решился, лишь всхлипнул тихо. Тело его, неподвижно лежавшее на земле, удерживали за одежду, хотя и не особо себя не перегружая с осторожностью, подняли на ноги и заставили встать прямо. Потом покрутили, не забыв пару раз дернуть за болезненные «браслеты», затянув их жгутом.

«Ты должен ответить», — тихое и слишком зловещее шептание не предвещали ничего хорошего, и Тимофей напрягся, с ужасом в глазах наблюдая, как все большие и большие ветви поднимались в земли. Сначала они скалили свои колючки, запугивая, но не приближаясь, а потом, в определенный моменты оплели тело юноши с ног до головы, все медленнее и медленнее сжимая кольцо, двигаясь спиралью и будто невзначай царапая оголенную кожу.

— Пожалуйста… не надо, — Тимка успел прошептать до того момента, как сотню «коготков» впились в его тело, разрывая кожу, волокна мышц. Растение ничего не ответило, резко затянув веревки и отдав человека на растерзание боли, великой и беспощадной. И если безразличие серое, гнев красный, то боль — лиловая, пульсирующая, раскаленным шилом медленно входящая под ногти или в вены без анестезии. Адские ощущения. Колючки вырывали кусочки плоти, ломались сами, оставались в ранах, елозили по ним…

Мальчонка хрипел, не зная, как мог сейчас чувствовать этот напор ощущения. Но он не дышал, так как забыл, как это делается. Взбешенный разум заставил тело дергаться, тем самым усугубляя ситуацию. Если он выживет, то потом на всю останутся уродливые шрамы. Растение, насладившись выплеснувшейся энергии, решило немного поиздеваться. Достаточно тонкий, но при этом уже ороговевший кончик одной из плетей, приблизился к лицу Тимофея и медленно, от левого уха поползло к правому глазу.

Мальчишка мотал головой болванчиком, чтобы эта штука с маленькими комками земли, не добралась до своей цели. К сожалению, ему это не удалось, и веточка, застыв на пару мгновений, позволила другой зафиксировать голову в тисках, и медленно начала давить на верхнее веку зажмуренного глаза. Глаз подался с трудом, но после душераздирающего звука, медленно, с ошметками стекловидного наполнителя и кровью, вытекло, медузой сползая вниз.

Третья плеть, аккуратно собрав остатки глазного яблока, отстранилась, и вторая перестала удерживать голову. Та упала вниз. Тимка потерял сознание, на время придавливаемый грузной темнотой, словно одеялом счастья.

Растение начало распускать туго затянутую спираль, с особой нежностью высвобождая свои уцелевшие «коготки». Одежда в клочья. Штаны пропитаны резким запахом мочи. Мальчишка не выдержал такого.

Бессознательного Тимофея развернули в горизонтальное положение (лицом вниз), удерживая на весу. Кончики плетей щупали тело, проверяя его на наличие каких-либо деталей, которые бы могли не понравиться растению. Удостоверившись, что все в порядке, ежевика потерла две свои ветки в единой системе между собой на манер потирания ладоней. Молодой росток, который собрал вытекшее глазное яблоко, мягко вывалил массу в ложбинку между ягодицами, растирая его и подготавливая сфинктер Тимки к последнему этапу своего наказания. Кончик не растягивал мышцы, лишь смазывал их, чтобы можно было обойтись без сломанных веток.

Ждать, пока юноша очнется, пришлось недолго. Через некоторое время, Тимофей, приходя в себя, тонко заскулил от огня во всем теле. Словно муравьев запустили. Когда он «падал» в сознании, то четко уверил себя, что ему приснился плохой сон. Но, увы, это не так. Почувствовав себя в пространстве, он запаниковал, с ужасом дергая зафиксированными руками и ногами. Глаз болел адски. Точнее то, что от него осталось… а это рваное веко, не более того.

С пустым равнодушием, без подготовки, без предупреждения, в задний проход начали протискиваться две ежевичные плети, разрывая мышцы, царапали, протыкали своими кончиками и «коготками» нежные тонкие стеночки прямой кишки. Тимка молча кричал. Из глаз лилась уже красноватая жидкость. А растение просто пребывало в эйфории от выделенной энергии и, не контролируя себя, сжало настолько запястья, что порвало вены. И тягучая темно-красная кровь вдоволь орошала землю. Бездейственные плети тыкали в рот, в ноздри, уши, глаза, просто в кожу. К концу, когда тело больше не придавало признаков смерти, ежевика просто откинула ненужный расходный материал, снова устилаясь плотным ковром по голой земле. Впервые Тимка не боялся смерти…

***

— Тимка! Тимофей! Сынок! — мать вытирала свое опухшее лицо от соленой жидкости, а супруг удерживал ее за плечо, не давая упасть и физически, и морально.

— Смотри, Марин, его водолазка на ветке! — ежевика с предвкушением подумала об этих других, терпеливо ожидая, пока они подойдут на достаточно близкое расстояние.