Я иногда смотрю в окно. Оно у меня старое, обычное: ссохшееся дерево, отваливающаяся краска, пыль и зеленый кактус. Последний частенько колол меня за руки и нос, когда я пытался приникнуть ближе к прозрачному стеклу с разводами.

А что я там смотрел? Было много чего. В моей серой комнате ничего-то и не было. Лишь стены и множество одинаковых блеклых кроватей, на которой сидели другие хмурые дети. Меня они тяготили, а я их раздражал. Ну как так можно ждать свою мать спустя восемь лет? Как можно каждый день сидеть у окна и смотреть, смотреть, смотреть?

А я верил. Искал глазами добрую фигуру своей мамы. Или папы, который бы непременно помахал рукой, меня увидев в окне. Или бабушки, щурившейся и рассматривающей документы. Или дедушки, который бы, медленно и кряхтя, вышел из своей старенькой, но, несомненно, уютной копейки и окликнул бы сторожа, воровато оглядывающегося по сторонам и прячущего небольшую чекушку под рубашкой.

Правда, ежедневное ожидание было напрасным. Но я настолько к этому привык, что не мог перестать не сидеть перед окном, теребя любимую красную с желтым машинку или вырисовывая на вспотевшем стекле различные узоры. Пальцы привычно сжимали тонкую доску подоконника, когда я нервничал.

Окно стало моим другом — небольшим экранчиком в другой мир, куда мне вход воспрещен, потому что я не такой. Не свободный, счастливый человек с белым телефоном и наушниками. Не раздраженный дядя в строгом костюме и небольшим черным чемоданчиком. И даже не та яркая женщина, которая красилась, смотря в зеркальце. Нет, вовсе нет. Я брошенный и ненужный. Мне это говорили каждый день, по многу раз. Вера — достойный пример для зависти.

Жаль, что это оказалось правдой. Спустя девять лет после своего дня рождения я перестал ждать. А случилось это внезапно. Я сидел. Как обычно. А там… из нашего дома выходили два больших человека и три маленьких. Это иностранцы забрали старших двойняшек и их милого друга. С этим все оборвалось. Потому что они самые плохие в нашем доме. Они всегда капризничают, не кушают, бьют других, издеваются… и их забрали. Я не мог поверить глазам.

Неверящие глаза не мигали, а по щекам текли крупные слезы. В тот день я выкинул свою машинку в приоткрытую форточку. Прямо в снег. И потом отказался ее поднимать. Мне было очень больно. Я почти разбил то прозрачное стекло, но меня остановили.

Наверное, я сломался. Стал своей еще более жалкой тенью, чем был. Сначала отказывался кушать, а потом у меня еду забирали. Сначала не спал, а потом не мог уснуть. Сначала замкнулся в себе, а потом не нашел сил для того, чтобы открыться. Меня пытались лечить. Даже запихивали насильно еду в глотку. Я глотал, кашлял, давился. И потом все рвалось обратно.

Мое тело умирало. Моя душа тоже меркла. Мы постепенно сливались с серыми тенями. Становились такими же серыми и хмурыми. Я забыл, как улыбаться. Да и уголки губ больше не поднимались. Казалось, нужно подождать еще чуть-чуть, и тело станет таким, что я смогу взлететь. К облакам. Сбежать от всей это большой глупости и успокоиться.

Но я ошибался. Снова. Потому что за мной пришли…

Я тогда сидел на своей нензаправленной кровати и думал. Думал, что потом сделают с моими вещами — выбросят, сожгут или отдадут другим? Я бы очень хотел такого исхода. Этого мишку мне подарил Дед Мороз, когда мне исполнилось пять лет. И пусть, я не знаю, когда оно (вроде говорят, что первого января), но на всякий случай поблагодарил.

Он пришел внезапно. Тяжелые двери открылись, потом захлопнулись. Закрылась щеколда, такая же большая и тяжелая, железная. Я не поднимал головы от своего мишки, потому что боялся. Вдруг Смерть пришла сама за мной? Или это кто-то из больших и сильных детей?

Моего плеча коснулось что-то теплое. Рука. Я испугано посмотрел на гостя, а тот лишь усмехнулся и уселся рядом, не убирая свою руку. Мне было приятно. Никто до меня не дотрагивался. Так.

— Привет, — он улыбнулся. Лицо у него доброе. Я попытался ему улыбнуться в ответ, но лишь скривил лицо, не понимая этого. Потом пришлось просто кивнуть. Но он смотрел, пристально. Ждал ответа, наверное.

Поэтому сухие губы тихо прошелестели:

— Привет, — ничего нового, просто хотелось сказать ему что-то. Даже такое глупое, как привет. Он такой большой. Высокий и сильный. Но дальше слова вырвались сами. Наверное, это мой самый заветный вопрос: — Ты пришел забрать меня?

Он кивнул. А я был оглушен. За одно мгновение меня пронзили сотни эмоций, но лицо осталось бесстрастным под их напором…

— Я тебя ждал.

Все просто. Он берет меня, поднимает, как тряпичную куклу, и уносит из комнаты. Я счастлив, наверное.