Смотришь в глаза ты мне дико, губы сжаты в полоску, задыхаешься криком, только — он плоский. Улыбаешься мне безумно, на клыках кровавым красиво, как это предсказуемо, как меня это бесило. Наводишь ладонь для удара, пальцы сжимаются крепко, что — тебе этого мало? что — для тебя это мелко? Отвожу я глава немного отвратно: ты, конечно, смешная, но ничто невозвратно, когда тебя убивают.
Поджимаю губы в презренье: застываешь куклой внезапно — что же ты медлишь, где же «азартно»? То, что пронесла ты сквозь годы, сквозь дно и лишенья — растерялась пред модой? ужаснулась мишени? Хах, ты меня недостойна, ты меня не достанешь. Будто болячка с гноем — лишь воспалением досаждаешь. Не кричи, не ругайся, не беси, не взрывайся.
Кстати... ай, ладно, неважно. Ты кинула слова отважно, а я тебя просто не слушал. Затыкал в ссоре уши, улыбался глазами. Наверно так нужно. Не поможешь слезами.
Я давал три попытки — загибал после каждой по пальцу; но они, тонкие нитки, от тебя ускользали. Уходи... закрывай все двери и окна. Иди: пока не вышло всё боком.
Я отвернулся, голову опустил. В ладони уткнулся и тихо, шёпотом попросил:
— Ты меня прости, я много лишнего наговорил. Я боюсь того, что впереди...